pristalnaya

Извините, друзья мои, что не пишу. В доме постоянный наплыв родственников (любимых, сука, любимых!)... а также гостей, которые по-русски ни бельмеса! Больше, чем на "завесить картинку" меня не хватает. Кто-то поворовал все мои мысли, эмоции и воспоминания...
Сплю не тогда, когда устала, ем не то, что нравится, гуляю не тогда, когда хочу. "Всё смешалось в доме "Обломовых"...
Мама встаёт раньше, поэтому приходится пить говняный кофе. Гулять под дождём, чтоб турецкий гость увидел красоты города. Висеть на телефонах, чтоб сестра попала в косметический, к парикмахеру, к маникюрше. Регулярно отгонять ребёнка от компа и усаживать за билеты. Постоянно, блин, забываю менять Баке воду. Никто не помнит, где чьё полотенце...

Хочется ехать куда-то в поезде (фиг с ним, пусть жарко), ни о чём не думать, ничего не решать! Потому что поезд - это такое безвременье, когда ты нигде... А потом лежать пузом вверх на песке или гальке, рядом с прибоем, раскинув руки, как морская звезда. Потому что тогда тебя, вроде, как и нет, а только это небо сверху, шуршание волн, запах соли... Вобщем, хочется, чтоб оставили в покое! Пожалуйста, пожалуйста...

Ксеня сидела в сенях и горько плакала, утирая лицо цветастой юбкой.
- Ну, не убивайся ты так! Жизнь же не кончена! - успокаивала её Нюрка.
Что могла знать Нюрка о её, Ксениной, жизни? О том, как мечтала она каждый вечер о своём будущем, о красивой свадьбе, о молодом муже. И муж этот будет Стёпка Горельный. Не сейчас, конечно, а как из армии вернётся. Ксеня писала письма каждый второй день, потихоньку копила деньги на свадебное платье... Они же со Стёпкой больше десяти лет дружили. И за партой одной, и на танцы, и дрался он за неё раза три, а то и четыре... Да ведь не в этом же дело! Ксеня ждала ребёнка. Четвёртый месяц уже, скоро совсем видно будет. Хорошо, зима пока, одёжек много, никто не замечает. Степану она сразу написала, как поняла, что беременна. Написала, что два года ждать - долго это. Что пожениться раньше надо... А он не отвечал сразу. Открытку только потом прислал к Новому году, да и ни словом не обмолвился. А теперь вот написал, мол, прости Ксения, не надо ребёнка этого, другую я люблю!
Ксеня опять завыла и уткнула лицо в юбку.
- Ксеничка, ну что ты? Нельзя тебе так изводиться, для маленького вредно!
Нюрка была старше года на три. Она в позапрошлом году приехала, когда детский сад открыли. Воспитательницей она там, и музыке учит.
- Хорошо тебе говорить, - всхлипывала Ксеня, - у тебя в жизни всё складно да просто.
Что могла знать Ксеня о её, Нюркиной, жизни? Как истосковалась она по любви да ласке. Как пьяные мужики, втайне от своих баб, стучатся к ней по ночам в окна... Да ведь не в этом даже дело! А в том, что не устояла она, впустила одного, молодого да ерепенистого. Что ребёночка ждёт. От Стёпки Горельного... И хочет этого ребёночка, и любит его уже. А Стёпка ей и даром не нужен. Уедет она отсюда, уедет... Только Стёпка ей пишет, что поедет за ней на край света.
- Ксеня-Ксеня, дети - это такое счастье! А со Стёпкой, глядишь, и сладится ещё. Ну, не плачь ты! - и зарыдала...