Если тётя Вера себе втемяшит чего в голову - всё! Ужас, до чего упрямая.
Ну подумаешь, курили с Дзюбой под лестницей. Дзюба, вообще, с третьего класса курит.
Но тёте Вере мои оправдания - до одного места. Она так и говорит:
- Мне, Костик, твои оправдания – до одного места! И к Дзюбам ты больше не пойдёшь! Там вся семейка ещё та!
А мне только скажи чего поперёк, я сразу на своего конька подсаживаюсь. Упрусь рогом, и буду спорить до посинения. Это от матери у меня.
- Я всё равно пойду! – говорю. – Ты мне не мама, чтобы командовать!
- Ага! – тётя Вера упирает руки в бока. – Как денег в кино, так тётя Вера хорошая! И как стёкла бить, так «только маме не говори»! Ах, сучонок ты, неблагодарный!
Только я собрался выдать ответную тираду, как хлопнула входная дверь, и мать начала кричать ещё из коридора:
- Верунь, слышь? Утопленник там у нас! Айда, скорее! Костя, слышь? Настоящий утопленник! Под мостом нашли.
- Под каким? Где? – забеспокоилась тётя Вера, торопливо снимая фартук.
Надо сказать, что у нас в городке только один мост через речку. Козий. Его и мостом-то не назовёшь. Да и речка - так, ручеёк. Непонятно, как там утопнуть можно. Мы бежали вниз по улице мимо рынка. Я жалел, что не заскочил по пути к Дзюбе, ему бы тоже понравилось.- Дитё, что ли, прости господи? – спрашивала тётя Вера, запыхавшись.- Почём я знаю! – отвечала мать, заправляя под косынку выбившиеся волосы. – Мне Степановна сказала. Выспрашивать-то некогда было. Увезут – и не увидим.- Давайте быстрее! – заволновался я и припустил шагу.- Мы и так быстрее себя уж! – тётя Вера споткнулась и выругалась.
- Хорошо тем, у кого есть Эйфелева башня! – размышлял я вслух. - Или Ниагарский водопад! Там самоубийц можно чуть ли не каждый день смотреть.
- Вот я и говорю – учись, сынок! Кто умный больно, тот может в большой город уехать и жизнь свою устроить по-человечески! А тут что? Скукота дремучая…
Толпу было видно ещё издали. Баб было больше. Несколько мужиков стояли чуть в сторонке и курили.
- Увезли уже? – спросила тётя Вера, пробегая мимо них.
- Как раз забирают.
Мы с мамой, активно толкаясь локтями, пробрались поближе к центру. Там двое санитаров укладывали утопленника на носилки. Из-под простыни торчали только ноги в белых кроссовках. Участковый изображал активную деятельность, махал руками и кричал, чтобы никто слишком близко не подходил.
Рядом стоял красный «жигуль» и два милиционера из райцентра что-то писали в бумагах прямо на капоте.
- А что? Простынь-то скинут? – спросила мама.
- Дождёшься у них! – со знанием дела ответила стоящая рядом женщина.
- Хорошо, что, вообще, успели! – подхватила тётя Вера. – А кто там? Мужик, вроде?
- Мужик, - подтвердила женщина.
- Бедная-бедная жена! – вдруг захлюпала носом мать и стала ныть нараспев. – Небось, и не знает жена-то! Ждёт, небось, ненаглядного своего домой! А он тут… Неживой уж!
- Ждёт, ага! – сказал кто-то сзади. – Она ему, говорят, рога наставила, и в столицу с хахалем подалась. Вот мужик и не стерпел…
- Ах, сучка! – немедленно возмутилась мать. – Да патлы бы ей все повыдергать! И хахалю ейному! Да я бы их…
- Обоих в мешок - и в речку! – строго сказала тётя Вера. – Утопленник-то молодой был? Красивый, а?
- Кому что нравится, - ответила женщина рядом. – Я почти первая пришла, видела. Морда опухшая, страшная… Мертвяк, он и есть мертвяк.
Расходились все нехотя. Многие остались обсудить версии случившегося.
Кто-то говорил, что мужик по пьяни свалился в канаву, кто-то предполагал убийство, кто-то роковую случайность.
Бабы настаивали на версии про несчастную любовь.
К пивному ларьку выстроилась очередь. У мужиков был повод.
- Верунь, а ты б хотела, чтобы твой вот так… из-за любви к тебе? – спросила мать.
- Кабы Петька, то пущай, – сказала мечтательно тётя Вера. – А если Василий, то нет. По Василию я бы сильно убивалась.
- И я бы не хотела. Как представлю себе утопленника в гробу! Синий весь, раздутый, стылый… брр! Как же ж его целовать-то?..
- Ой, я тебя умоляю! Василий иной раз со смены придёт, рожу водкой зальёт, аж глаз не видно! И синий, ага, еле языком ворочает. А то ты не видела! – тётя Вера толкает маму в бок и смеётся. - А целую же ж! Ой, как целую!
- Потому что любовь! – соглашается мама. – Кстати, а Костик-то мой где, Верунь? Остался, что ль?
Мы с Дзюбой сидим во дворе под лестницей и курим на двоих папиросу, украденную у старшего Дзюбы.
- Эх, жалко, что не я нашёл! Я ж сегодня утром там с батей проходил, как раз под мостом! Эх…
- А то можно подумать, ты б не испугался?
- Я?! – Дзюба неподдельно возмущается, и у него краснеют уши и шея. – Да я, если хочешь знать, с батей вместе свинью колол!
- Сравнил! То свинья, а то человечий мертвяк!
Мы по очереди затянулись папиросой.
- Я бы в следователи работать пошёл, - сказал Дзюба. – Они на все криминальные дела выезжают.
- Ну и дурак! – сказал я. – Лучше уехать во Францию и жить возле Эйфелевой башни.
- Ну, это по-любому лучше, - согласился Дзюба.
Из-за угла показалась кудрявая голова Дзюбиной младшей сестры Люськи.
Я быстро спрятал папиросу за спину, но было поздно.
- Ага! – сказала Люська. – Кому-то сейчас будет!
Дзюба подался вперёд и погрозил ей кулаком.
- Люська, мороженого хочешь? – спросил я. – Мы тебе мороженое, а ты никому не скажешь.
- Пять! – сказала Люська. – Пять морожен!
Мы с Дзюбой вывернули карманы и стали подсчитывать мелочь.
Мимо пронёсся красный «жигуль» с милиционерами из райцентра. Мы смотрели ему вслед, пока не улеглась пыль на дороге.
- И трубочку с кремом! – подумав, добавила Люська.
_______________________
Рассказ из цикла "Я и Дзюба"
(вошёл в сборник серии ФРАМ, 2008)
